А.А. Чижков
По традиционным представлениям большинства народов Сибири, Вселен-ная имеет вертикальное членение....
(Михаил Баташев)
Однажды В.В. Розанов, будучи в поездке по России, заявил, что вся-кое путешествие есть выход из себя, из обычного и естественного состояния в трансцендентальное. Наш вертолет уже подходил к одному из тех мест, попасть в которые сложно, но выбраться еще труднее. Труднее потому, что есть дороги, но они в летнее время доступны лишь вездеходам, в зимнее время можно добираться зимниками. Есть река, но по ней только в короткое время весеннего полово-дья проскакивают караваны и никогда не ходят туристские теплоходы. Это "иное царство" русских сказок, тут "иное" небо, "иные" люди (инородцы!) - все другое в этом мире снега и тайги. Вначале казалось, что мы попали в самую обычную деревню- с неиз-бежным клубом, метеостанцией и маленьким магазинчиком. Мы не хотели искать "сельских" тайн, скорее, они находили нас.
Первое удивление пришло от услышанного рассказа - "на дереве вырезана змея, дерево высоко, под деревом - могила. Тот, кто в ней лежит, все еще хочет отомстить врагам. Словно по лестнице на башню, его душа под-нимается по винтообразному резу дерева и уже долгие год ждет - вот-вот лягут на снег предательские следы убийц. Но время идет, и лишь во сне ино-гда слышен неясный голос, требующий найти "двух ручей" , но голос так тих, что никак не различить имен".
Не первый год сталкиваясь с северными народами и культурами, все-гда с неизбежностью задаешь себе, коллегам по науке вопрос - живо ли еще то духовное основание, единственно, безошибочно придающее значение и смысл странным, почерневшим от времени предметам, рисункам старых этнографов в истрепанных и давно уже зачитанных монографиях. Каждый раз это чувство возникает снова. Так было и на этот раз.
Много ли знаем мы о тех, кто дал свои, странно для европейца звуча-щие имена, рекам и островам Сибири? Да, знаем много. Столько, сколько хранят листы из архивных фондов. Но что может быть скучнее разбора пыльных папок? Да только кто посмеет назвать скребущим словом "архивные материалы" увлекательнейший роман, набитый едва ли не на чайной оберточной бумаге (мы понимаем - это 1920-е годы), набитый старой машинкой с запа-дающими синюшными буквами и, самое главное, с великолепнейшими рукописными картами, развернуть которые уже нет никакой возможности (они ломки как стекло), но это-то и есть то самое, что с детства, с каверинских "двух капитанов" называлось одним емким словом - "экспедиция".
Один из родоначальников и "князцов" колоды Шонягирь, почетный шаман Джалькуль, долго враждовал с шаманом рода Чемдаль за посланную на колоду Шонягирь заразную болезнь. Осталось предание, что Джалькауль вовремя распознал причины эпидемии и отклонил ее, направив обратно на Чемдальский род. Чемдальский шаман подослал... наемного убийцу. Джалькуль же голыми руками на лету ловил стрелы, пущенные в него убийцей, и остался невредим. ...Однажды к Джалькулю принесли больного со сломанными ногами. Шаман и в этот раз не был застигнут врасплох. В процессе камлания над больным Джалькуль наложил себе в рот горячих углей и кусок меди и заставил присутствующих мехами дуть себе в уши. От этого угли во рту разгорелись, медь расплавилась, и тогда расплавленной медью были спаяны ноги больного.
Возникало ощущение, что к моменту нашего прибытия старая культура "снялась с места", и мы по горячим следам застали лишь поспешно и случайно брошенные вещи и, как всегда бывает в таком случае, массу очевидцев, хотя многословных, но не берущихся ничего сообщить. Позднее обнаружилось - да, действительно, уже нет шаманов, но есть люди, день за днем (и так долгие годы) видевшие "небесных воинов" в часы "битвы" и минуты отдыха, и нет того языка, на котором те говорили, но в памяти осталось воспоминание слышанной речи, мгновенно узнаваемой из тысячи родственных и просто похожих.
Продолжают жить люди, знающие, что только они - тот последний мост, что связывает зыбкое "сегодня" с надежным и настоящим "вчера". "По сути своей шаман представляет собой посредника между миром людей и миром духов, - говорит ученый-этнограф М.С.Баташев,- эту роль он может выполнять как в силу власти над духами, подчинившимися его силе и магическому искусству (в мире науки их принято называть духами-помощниками, хотя правильнее было бы считать их пленными духами.- А.Ч.), так и благодаря той помощи, что добровольно оказывается незримыми по-кровителями". Это-то и делает шамана столь опасным для врагов его рода или фратрии, что он неизбежно принимает на себя функции покровителя по-следней. Правда это совсем не означает, что шаман становится всеобщим любимцем, скорее - совсем напротив...
Мария Николаевна Т. (женщина, сохранившая за свои тяжело прожитые годы главное - красоту исключительно редкой стойкости к свирепому климату Севера, к действию времени) слишком многое видела, чтобы считать себя вне либо изнутри шаманского ремесла. Она проникла в самое его сердце. Мария Николаевна знает, что такое быть женой шамана, она видела то, что никто не мог видеть и никто не мог рассказать.
Что такое камлание шамана? Для тех, кто наблюдает его в первый раз, кажется, что человека охватил припадок неизвестной, странной болезни. Шаман впадает в самое настоящее исступление: мечется, катается по земляному полу юрты, обращается к собеседникам, остающимся невидимыми для остальных людей. Его одежды, намеренно подчеркивающие сходство с птицей, развеваются при каждом ударе бубна, и кажется, что душа "небесного воина" вот-вот покинет чрезмерно изможденное тело. Все действо сопровождается огненными отблесками костра, причудливым железным звуком целой чешуи металлических предметов, подпрыгивающих на спине шамана. Теперь кажется, что он похож на крылатого, покрытого железной броней змея.
Но сам шаман и те, кто уже познал цену вещей, понимают: смертельный риск, коварство инородной стихии, - вот тот двигатель, который вынуждает проявить чудеса ловкости и хитрости. Стремительный бросок тела по грязному полу юрты спасает жизнь в незримых сферах. Только жена шамана будет знать, как те секунды, когда смерть лишь коснулась, не задевая, превратятся, как обычно, в часы, почти равные клинической смерти. Но это будет потом, когда еще один бой будет закончен и разойдутся по домам все соседи. Шаман постоянно доказывает свое право заниматься ирреальным мастерством.
Самый выбор материала для ритуальных предметов уже есть испытание прав и претензий, испытание сил. Шаман обязан увидеть во сне или другим необыкновенным путем узнать - где то дерево, должное превратиться в обечайку бубна, где пробежит тот олень, душа которого озвучит шкуру магического инструмента... Звук и ритм - особая тема для разговора. Неоценимое значение имеет ритмический характер всех магических действий шамана. Далеко не случайно самым важным и самым первым орудием и оружием "небесного воина" становится колотушка - инструмент, задающий ритм. Ритм не просто сопровождает камлание, но является его мотором. Ритм шамана сливается с биением его сердца. Возможно, что именно из-за ощущения этой взаимосвязи шаман пом-нит - было время, когда и бубен, и колотушка ощущали биение настоящей жизни.
Хозяин знает (вернее, видит, словно в обратной перспективе) - вот для бубна снимают шкуру с оленя, вот олень падает под ударом охотника, безошибочно наведенного на его след шаманом. Закрыв старческие глаза, хозяин наблюдает за первыми нетвердыми шагами только что рожденного олененка. Шаман с тревогой может смотреть в будущее, но прошлое принадлежит ему всецело. Голоса духов всецело во власти своего хозяина. Только шаман волен изъять их из небытия молчания. Символ этой власти - "голоса" духов (короткие железные трубочки, подобные маленьким свисточкам). Перезвон предметов, подвешенных к ритуальному одеянию шамана, - железные кова-ные птицы (гагары), маленькие луки, остроги, пальмы, олени с сидящими на них фигурками людей - сообщает окружающим об общении шамана с духом. Хозяин волен в выборе своих помощников. Но это теперь...
Ознакомление с нездешними мирами происходило тяжко. Как говорит наука, духи очень принуждали человека вступить на шаманскую тропу - их "избранник", бывало, нередко терял сознание, и даже многие годы мог пребывать в мрачном и подавленном настроении. Но стоило ему сдаться и изъявить согласие, как положение вещей совершенно изменялось. Когда к Павлу Бояринову, последнему эвенкийскому шаману на Сыму, приходили за помощью и советом люди, то, повинуясь его старческой руке, подскакивала деревянная лопатка, и шаман качал головой: да, он может взяться за это дело - ложка упала вверх "лицом". Только тогда уже заходит разговор и о вознаграждении - Павел Бояринов знает цену своему ремеслу.
Путешествие в "иной" мир стоит многих трудностей и затрат. Шаман есть путник в обширной стране. Вернее, больше чем путник - он ее гражданин и ее раб. Тот, кто был однажды позван, никогда не вернется. Шамана не видно в дни всеобщего веселья, никто не видит его и на похоронах. Тот, кому голоса духов стали слышнее, чем голоса людей, остается человеком лишь для своей семьи. Шаман не выбирает своей судьбы, как, может быть, выбирает ее чер-окнижник или колдун, просто в один рядовой день жизни человек оказыва-ется уже выбранным, уже попавшим в потусторонние сети. Для оказавшегося на "шаманской дороге" нет сослагательного наклонения.
Подобно любому путешественнику, собравшемуся пуститься в долгое и рискованное предприятие, шаман тщательно подбирает и подгоняет свое путевое снаряжение. Только тот, кто решился поставить все на карту, пронестись над самыми жуткими глубинами миров, знает - шаманский бубен самый верный друг, способный, подобно оленю или лодке, вынести невредимым из любой западни, поставленной и человеком, и коварным духом.
Вот почему не всякий шаман заведет свой бубен: ходить в море - опасная работа. "Бубен эвенкийского или кетского шамана, - говорит сотрудник краеведческого музея,- не только магическое средство передвижения, но самая настоящая карта". Действительно, словно по школьному географическому атласу читает знающий человек в кованом металле крестообразной рукояти.
Вот под немыслимым углом сошлись неисповедимые, неотвратимые, как стрела, реки шаманских дорог. Там, где они пересеклись, настоящий водоворот, прямой путь в царство смерти, воронка страшнее, чем знаменитый Мальстрем - дыра в нижний мир. Но и здесь есть за что зацепиться - спа-сительный перехват рукояти - в руке шамана. Он раб того мира, он все от-дал, он все получил.
Павел Бояринов не верил в чудеса цивилизации. Когда приехали к нему операторы первых еще тогда киноаппаратов, он только усмехнулся - уже знал, что ничего не выйдет. И правда - не вышло. Было ему только двадцать тогда... Теперь он живет совсем далеко, редко слышат во сне люди голос последнего сымского шамана. Однако было и то, чему в стройном мире, объединяющем все планы бытия, не находилось объяснения даже для Павла Бояринова... Эвенки давно уже стали замечать, что на Черном озере, действительно черном, если смотреть на его спокойную гладь, что-то переменилось. Шли двадцатые годы, на ЭТОТ Север не доходили даже почтальоны, и никто не знал, что за морской зверь вдруг поселился в их местах. Не сговариваясь, все поняли - это их беда, их дело, по их душу ходит кто-то в темных глубинах озера. Можно было слышать, проходя мимо, тревожный шепот: "Только не говорите русским." Павел Бояринов лишь покачал головой - в его упорядоченном мире - мире человека, знающего слишком много для человека, не было свободного места для такого чуда.
Действительно ли так страшен шаман? Не простой ли он путник на потусторонних дорогах? Нет! Уже заранее хорошо известен ответ - кто оседлал коня, знал, что заведет и оружие. Шаман еще в самом начале профессионального пути может оценить мощь и жестокое коварство сил, ему противостоящих: помощники - духи, чьей поддержкой он так трудно и тяжело заручался, той же породы, что и вся остальная нечисть. Потому то и носит он на себе целый оружейный музей - все рекорды оружейного мастерства, начиная с самого простого - человеческого оружия. Луки, способные сразить любого неосторожного, намертво пригвоздить своей изящной кованой стрелой, железные копья-"пальмы" на длинных деревянных древках, удар которых не остановил бы и тот медведь, лоб которого не пробила (не сумела) тяжелая пуля - весь арсенал отметит внимательный взгляд наблюдателя.
Вернее, все это грозное вооружение наблюдатель будет вынужден рассмотреть с величайшим трудом, словно бы он смотрел под сильной лупой - на катающемся и вертящемся шамане в неверном свете костра обычный взгляд обычного человека не остановят крохотные игрушечные ножи и луки, хитроумно прикрученные к развевающемуся одеянию "небесного воина".
Да, вся история оружия способна поместиться на ладони - эта стрела никогда не поразит медведя, но любой здравомыслящий уступит шаману дорогу - его оружие страшнее, оно, и это знают даже самые маленькие дети на фактории, всего лишь похоже на оружие человека. Оружие шаману было необходимо для решения самых разнообразных дел и задач, потому-то для последних не обязательно было нужно орудие уст-рашения или убийства, но всегда и неизменно - необычное средство, ведь это были ирреальные магические цели, потусторонние, как и само оружие.
Еще с глубокой древности у народов Севера осталось представление о замерзающем зимой небосводе, что, по зрелом размышлении людей, ответственных за судьбу рода, сулило неисчислимые беды. Самое главное и наиболее тяжкое следствие, с которым рисковали бороться наиболее подготовленные и опытные шаманы - пресечение моста между мирами, когда ледяной панцирь делал небожителей совершенно недоступными для общения. Тогда царило беззаконие, ибо не могли верховные духи восстановить поруганную справедливость. Вот где требовалось проявить максимум хладнокровия и аккуратно пробить небосвод, не вызвав гнев небожителей.
Для повседневных забот было пригодно и такое подручное средство, как специальная шаманская стрела, перерезающая (разумеется, лишь на "ином" плане бытия) пуповину младенца. Особое место занимал так называемый "шаманский жезл". Все снаряжение шамана было подчинено своеобразной эстетике. Ша-ман в полном облачении представлял собою огромную птицу, что особо подчеркивалось множеством ремешков и полосок из ткани, нашитых в огромном количестве на одежду. Последнее, по мысли хозяина этой экипировки, и заменяло оперение. Более того, часть духов-помощников персонифицировалась как зооморфные, т.е. звероподобные существа. Ряд их имел птичью личину.
Михаил Семенович Баташев особо выделяет индивидуальную символику хакасского шамана Романа Кандаракова. На его бубен нанесены "портреты" самых верных и любимых шаманом духов, пожелавших принять облик ворона, воробья и кукушки.
Задания, что выполнял ворон, требовали особой ответственности и отваги - требовалось отнять душу заболевшего человека у завладевших ею потусторонних сил, суметь доставить ее хозяину неповрежденной. Только сильная и решительная птица могла претендовать на такое поручение.
Кукушка же, как птица свободная от любых привязанностей, а потому и свободная в своих странствиях, служила прекрасным помощником в дальних путешествиях. Лучше любого современного навигационного прибора кукушка (или тот, кто выдавал себя за кукушку) ориентировала шамана, перечисляя без малейшего труда горы, реки, дороги - все, что быстро мелькало далеко внизу.
Живы ли сегодня носители древней традиции? Не поглотила ли и их тайное искусство судьба забытых учений? И да, и нет...Нет, потому как всем известно - неисповедима жизнь тайных и древних знаний, не попадут на страницы газет, не дадут объявлений те, кто пренебрег деньгами и славой. Разве не предпочтут они уничтожить остатки точных, а потому и опасных познаний прежде, чем прикоснутся к ним наши неверные руки? Предпочтут... и будут трижды правы. А потомки последних шаманов уже не рискнут взяться за ремесло предков - и время уже не то, и не по силам поднять им тяжелый бубен.
Да, должны быть еще живы заветные предания, накопленные ушедшими бесчисленными поколениями древних народов, что нам стали известны лишь очень недавно - лет 300-400 тому назад - под именами палеосибирцев, эвенков...Может ли прерваться тысячелетняя традиция, выдерживавшая напор времени и судьбы, выжившая, когда гибли сами родственные народы, принадлежавшие одной общей культуре? Сын последнего шамана - и сам шаман. Вернее, был бы им, перейди он ту черту, за которой кончается простая судьба обывателя и начинается неизвестность.
Но редко кто из живых подходит к границе миров. Тот, в ком кровь целых поколений "небесных воинов", не просто подошел - он стоял на этой черте... почти за чертой... Проникая в этнографические дебри, изучая судьбу и историю так назы-ваемых "диких народов", "облагодетельствованных" и "открытых" европейцами, вдруг понимаешь: представление о ярусной структуре окружающего мира, иерархической соподчиненности всех живых существ - вот то основание, которое говорит о действительно подлинной культуре мирочувствования, указывает на древность духовной традиции. За много веков, переходов и перевалов от берегов Енисея, может быть, была рождена эта культура, некогда равная для ее сынов целой вселенной. И трижды будут неправы всегда спешащие пренебрежительно усмехнуться и оттого всегда опаздывающие думать "о вечном" - это их легкая рука приклеила ярлык "дикости" давно уже просвещенным народам и племенам.
Шаман воссоединяет собою все ярусы бытия. Соединяет всей своей жизнью, каждым поступком и движением души. Он есть живой мост и он же простой путник в ирреальных мирах, подчиненный их необыкновенной и страшной логике. Его личная судьба столь же невероятна, как и пройденные им дороги.